|
1. Начнем с "Пропаганды". Что это за книга? В чем ее смысл и пафос? Почему такое название? Тоже вызов? Или просто точная формулировка?
"Пропаганда" это сборник статей, интервью, фельетонов и выступлений написанных-наговорённых мною с 1990 по 1998 год. Писалось-говорилось всё это между делом и для дела. Дело же состояло в публикации книги "Бесконечный тупик". Не смотря на свою утилитарность, или может быть благодаря своей утилитарности, эти материалы, собранные под одной обложкой, приобретают новое качество. На мой взгляд, для читателя "Пропаганда" будет книжкой забавной и поучительной. Дело в том, что философ никогда ничего не может сделать сам. Если это, конечно, философ. Не случайно первыми философами были рабовладельцы. Для метафизика любое действие в реальном мире есть ошибка. Любое. Поэтому как философ, например, может открыть форточку? Это очень сложно. Ситуация напоминает работу компьютера. Он может решать удивительные по сложности задачи, но не в состоянии вставить в себя дискету. У него рук нет. "Пропаганда" - это легион фантомов, созданных некоей идеальной субстанцией и призванных решить предельно простую задачу - "вставить дискету в дисковод", то есть опубликовать книгу. Задача безумная по своей ненужности - всё должны были сделать пользователи-читатели своими ручками: работы на пять секунд, а удовольстие большое. "Пропаганда" - это "использование пользователя", попытка превратить растопырившегося охламона в пользователя. Со-трудника. Хотя бы символического.
2. Читал в "Русском журнале" забавную рецензию на вашу "Уткоречь" - фрейдистскую совершенно. Как вам такой подход? Зачем - не почему, это вы написали в предисловии - а именно ЗАЧЕМ данная книга? Вы действительно любите "советскую поэзию"? Она сильно отличается от "русской"?
Я нашёл эту рецензию по Вашей рекомендации. Роман Ганжа комментирует рассказ о том, как я составлял антологию, вырывая страницы из собранной отцом макулатуры, в стиле: "вырывание страниц - это кастрация отца, их подшивка в антологию - утверждение мужской идентичности".
По-моему, это шаг в правильном направлении. То есть не конкретная мысль, а общая попытка интерпретации написанных мною текстов. Дело в том, что всё написанное мною как ТЕКСТ, всегда сложно, всегда находится в контексте, причём этот контекст многоступенчато выявляет столь же сложный ПОДТЕКСТ написанного. Если Вы знакомы со структурой "Бесконечного тупика", то сразу поймёте, о чём я говорю. Это произведение демонстративно построено на постоянной смене контекстов, помогающих выявлять глубину сказанного, или же эту глубину прямо на глазах у читателя создавать.
Моё кредо: "Господь Бог не делает простых вещей". Если у Бога попросить молоток, - "Господи, миленький, ну дай молоток, дай, что тебе стоит, мне очень нужно", - год стоять и просить, Он может быть сжалится, плюнет и сделает молоток. Настоящий, - им можно будет забивать гвозди. Но это будет, если приглядеться, вещь неимоверно сложная. Молоток будет состоять из триллиона маленьких молоточков, его можно будет использовать для предсказания будущего, им можно будет, если постараться, разбить земной шар на куски. Потому что этот молоток создала Вечность. Мы видим перед собой некоторые вещи, созданные Богом непосредственно. Например жизнь. Через несколько сотен лет изучения люди внезапно поняли, что живые организмы это неимоверно сложные роботы, созданные по нанотехнологии. Это с точки зрения физической. А с точки зрения идеальной, некоторые из этих роботов созданы, вдобавок ко всему, "по образу и подобию" вечности, то есть обладают сознанием и свободой воли. Писательство, как вид творческой деятельности, есть подражание акту божественного творения, и оно по определению не может создавать простые вещи, мёртвые вещи. Художественное произведение - живое, и как живое существо, оно очень сложно. И конечно живёт автономно, иногда в сторону, автором совсем не предусмотренную.
"Антология" советской поэзии, если приглядеться, тоже чуточку живая. Каждое стихотворение - загадка, в нём есть какая-то "изюминка". Почему Галковский выбрал именно это, почему расположил именно в этом месте антологии. Во всём есть смысл, иногда ускользающий, но всегда присутствующий. Даже ошибки осмысленны. Например, такой ошибкой является помещение в антологию стихотворения Есенина. Ведь это нарушение декларируемого приципа - публиковать только стихи "никаких" авторов. А Есенин, как бы к нему не относиться, Имя. Но я не мог не включить. Выбросил, потом снова вставил, снова выбросил. Подумал и снова вставил. Почему? Есенин написал коммунистическую агитку про "облако белых горилл". Но что такое "облако белых горилл"? Это образ из моего детства - летучие обезьяны Бастинды из "Волшебника изумрудного города".
Это игра, мозговая игра одиночки, всю жизнь что-то думающего, одно к другому подгоняющего и "просто так" ничего не делающего. Замечу только, что такая изощрённость в сфере идей приводит к тяге к простым отношениям в реальной жизни. В "Криминальном чтиве" есть замечательная сцена беседы главного героя со своей возлюбленной. До этого он убил на ринге боксёра, после этого "замочит в сортире" килера. В промежутке же между этими двумя действиями зрителю показывается "детский утренник", посвящённый выяснению пищевых достоинств блинчиков с черничным вареньем. Похоже на встречу влюблённой парочки динозавров. Они в чехарду играют, а лес в ужасе: земля трясётся, падают вековые деревья.
Усложняют жизнь "под Достоевского" только тупые люди. Кстати, сам Достоевский был удивительно простым человеком - его сильно оболгали, спроецировав сложность его произведений на личную жизнь автора. Всю жизнь человек к чему стремился: встретить "любящее сердце" и нарожать с ним детишек. Ну и чтобы "четыре тысячи рублей" (магическая цифра). Это ещё учитывая, что благодарные соотечественники через каторгу пропустили. Тут бы и "отдохнуть", после каторги-то. Но нет - не тем человек жил. Для него реальная жизнь была отдыхом от фантазий. Домиком на берегу озера.
3. Каждый ваш шаг - литературный или окололитературный - всегда манифест, всегда - знак. Сначала вы ушли из литературы и прессы, назвав их "советскими". Перестали печататься в периодике и были доступны только лично - книгами, сайтом, издаваемом вами журналом "Разбитый компас". На рецензии не реагировали, от литературных премий отказывались. И вдруг - прорыв, выход из подполья. Интервью, публикации. Что это? Почему? Когда приняли данное решение, кто или что тому способствовало?
Да что Вы, какой из меня "артист". Я по своему жизненному темпераменту, как и положено философу, резонёр-головастик. "Галковский надел калоши, что он этим хотел сказать" это не про меня. Был дождик на улице, я калоши и надел. Вот выйдет "Пропаганда", Вы почитайте, что там написано "сплошняком". Всё очень просто окажется. На самом деле все мои статьи, интервью и фельетоны били в одну и ту же точку: ИЗДАЙТЕ "БЕСКОНЕЧНЫЙ ТУПИК"! Никакого "ухода Галковского" из литературы не было, потому что не было и прихода. Галковского как такового ещё никто и не видел. Видели некоего странного человека, бегающего по городу с перекошенной физиономией и стучащего в закрытые двери. А чего ему надо было? Неужто хеппенинг сотворить? Ничего подобного. Просто отказались публиковать мою книгу (единственную - больше у меня ничего не было). Я, как сказал выше, мозговик, головастик. То есть действую, как правило, осмысленно, подчиняясь определённой цели. А все цели при таком мировосприятии фокусируются в цель главную - СВЕРХЗАДАЧУ. Такой идеей фикс после школы у меня было поступление в университет. Я четыре года вставал с мыслью об экзаменах и засыпал, обхватив руками учебник. Потом идеей фикс была учёба. Тоже шесть лет грыз гранит науки так, что за ушами трещало. Выучился. После этого стал "книжки писать". Сел, написал тысячу страниц. Стал публиковать. Три года потратил на то, чтобы меня заметили. Бегал по Москве высунув язык, пристраивал рукопись. Пристроил, благо перестройка наступила. Тут со мной поступили, если обобщить, примерно так. Вызвали в один очень высокий кабинет и за закрытыми дверьми "попили чайку":
- ПУБЛИКОВАТЬ НЕ БУДЕМ НИКОГДА И НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ.
- За что же такие наказания?
- Не по чину берёшь.
Ладно. И я стал публиковать свою книгу сам. В общей сложности ухлопал на это более десяти лет. Вот и всё. В 1997-1998 году издал. В 1999 году мне присудили литературную премию, что в свете предыдущих событий я, по-моему справедливо, расценил как издевательство. После публикации книги у меня опять наступила фаза "сочинительства". Кое-чего насочинял, с конца прошлого года начал потихоньку публиковаться. На самом деле это и есть мой литературный дебют. То, с чего я хотел начать и к чему стремился все эти годы с упорством маньяка. Я между прочим, и читать-то начал только после 1999 года. До этого десять лет ничего не читал, кроме справочников по компьютерам. Занимался "издательской деятельностью", будь она неладна.
4. Дмитрий Евгеньевич, складывается впечатление, что ваш жизненный принцип - никакой известности, сплошная небезызвестность. Так ли это? Почему, если так и как, если не так?
Как сказал Мартин Лютер Кинг, "у меня есть мечта". Мечта Галковского очень простая. Я хочу писать книги. И чтобы люди эти книги читали и говорили: "Дмитрий Евгеньевич, да вы волшебник". Уверяю Вас, если у меня к 42 годам нет крыши над головой; если посещение "Макдональдса" для меня событие для дневниковой записи; если я за всю жизнь не был не только в Париже или Сингапуре, но даже в Петербурге, то это не значит, что "ему ничего не надо". Очень даже надо. С удовольствием бы и в личном особняке пожил, и в ресторанчике белорыбицы откушал, и по миру поездил. Но только всё чтобы через книги. Это и есть мой жизненный принцип. Простой как калоши. Я вообще очень простой человек, это вам любой скажет, близко общавшийся со мной. "Простой" не в смысле "примитивный" или "простонародный", а в смысле понятности и естественности моих реакций. Галковского бьют по голове - он плачет. Гладят по головке - у него рот до ушей. "Прост как Достоевский".
5. Я читал в "Литгазете" на последней полосе вашу "сказку" - про утенка Хочувсезнайкина. Что это? Освоение новых жанров. Года к детской и юмористической литературе клонят?
Э, нет. Сказочка это ТЕКСТ. "Господь Бог не делает простых вещей". Это действительно детская сказочка с простеньким сюжетцем. Жил-был утёнок, "хотел много знать и скоро состарился". Воспитательницам можно в детских садах читать. Но есть здесь и второй, взрослый смысл. Утёнок Хочувсёзнайкин - онанист. Он нашёл какой-то "фиолетовый червячок", стал за него тянуть и у него выросла третья нога. Он взял ногу и отрезал. Так что сказочку с большим интересом для себя прочтут взрослые дяденьки. Например, вышеупомянутый Роман Ганжа. В-третьих, из-за констелляции невинной сказки и полупорнографической байки текст оборачивается злой пародией на фрейдизм.
Отклонившись от основной темы замечу, что Фрейд для меня очень похож на Колумба. Колумб - человек, изменивший ход мировой истории, но открыл он не то, что искал, а то, что открыл, использовал бездарно. Фрейд совершил две фундаментальные ошибки: во-первых, сведя всё бессознательное к сексуальности, а во-вторых, недооценив вторичное влияние сознания на бессознательное. Кроме секса, в жизни человека есть и другие первичные инстинкты - например утоление голода или тяга к убийству. Фрейд чувствовал однобокость своей концепции и к концу жизни перешёл к биполярному мифу борьбы Эроса и Танатоса (совершив тем самым эволюцию от гениального психиатра к посредственному писателю). А главное, Фрейд слишком недооценил разумность человека. Если во сне человек видит нож и это фаллический символ, то ведь здесь проявляется мощь РАЗУМА. Вот если бы происходило обратное замещение и вместо ножа человек во сне резал хлеб членом... А так разум настолько силён, что даже во сне подавляет и цензурирует бессознательное. А если ещё этот разум читал Фрейда... Да он своё бессознательное обведёт вокруг пальца, в карты проиграет. Впрочем, вернёмся к сказочке.
Мы остановились на "в третьих". Теперь, "в четвёртых". На самом деле сказка про Хочувсёзнайкина это предисловие к целому сказочному циклу* (я предлагал "Литературной газете" каждую неделю по сказочке печатать - на полгода бы хватило.) С каждой следующей сказкой оказывается, что это какие-то странные сказки. Скажем так, про какую-то необычную жизнь, непонятную и неожиданную для читателя, но тем не менее существующую РЕАЛЬНО. То есть сказки оборачиваются былью. И читатель постепенно начинает ощущать себя Хочувсёзнайкиным, вдруг попавшим в сказочный лес. "В пятых", дело сказками не ограничивается. Я Вас удивлю, сказав, что "Уткоречь" и "Сказка про Хочувсёзнайкина" два небольших гриба, выросших на разных концах леса из одной мегагрибницы. Третий гриб, побольше, выростет вскоре на страницах "Нового мира", где в восьмом номере собираются опубликовать мой киносценарий "Друг Утят".
"В шестых", Хочувсёзнайкин... Впрочем, поберегу Ваши нервы.
Вам это может показаться чудовищным, но в этом весь Галковский. Это мой способ существования.
6. Вы пишете "андеграунд", а не "андерграунд". Почему?
Пугаете! Сейчас посмотрел по поисковой системе в интернете оба варианта. "Андеграунд" встречается 8925 раз, "андерграунд" - 4260. Может быть, это разные слова? Вроде "антологии" и "онтологии"?
7. Читал вашу статью о книге Солженицына "200 лет вместе". Полагаете - это идеологически и сознательно попытка "Архипелага", только с другим врагом? Или все же - стиль и структура те же? А цель принципиально иная? Все-таки - вместе…
Думаю, что Солженицын безнадёжно устарел в 90-е годы. От него останется нравственный подвиг "Архипелага" и некоторые художественные произведения (прежде всего "Один день Ивана Денисовича"). В "200 годах" он не понял простой вещи. Никакого "еврейского вопроса" в современной Российской федерации нет. По крайней мере в том смысле, в каком он существовал в Российской империи. Тогда в России жили "русские" и "евреи", два народа очень разные и по культуре, и по историческим традициям, и просто по отношению друг к другу. Сейчас живут "советские" и "евреи". А кто такие "советские"? Это новая народность латиноамериканского типа, смесь русских крестьян с евреями. Какой же тут "антогонизм"? Это ведь просто РОДСТВЕННИКИ. Ну а "милые бранятся - только тешатся". Поэтому попытки наседки-Солженицына спасать ситуацию и защищать советских и евреев друг от друга просто комичны. Возьмите человека типичной "советской национальности" - Жириновского. Кто это? - "Еврей"? - конечно нет. "Русский"? - тем более нет. Это "советский человек". Со своей психологией и своим менталитетом. Если убрать карикатурность, таких "жириновских" в Российской Федерации 100 миллионов. Поэтому это до сих пор единственный харизматический политик. Он - "свой". "Народный". Хотя в своё время его подавали как "политический андеграунд" и даже как "русского фашиста" а ля Лимонов.
8. Ну и последний - традиционный для КО вопрос - что интересного прочли за последнее время?
Ох, много чего прочёл интересного за последнее время. Я, как говорил выше, только с 1999 года снова начал читать. Последнее, что прочитал - "Божественную комедию" Данте. В общем и целом я представление имел:
и всё такое - книга школьная. А тут сел и внимательно прочитал от корки до корки. Поразительно. Собственно это первое художественное произведение нового времени. Так сказать, первая Книга, которую написал первый Писатель. Это писательская Библия - горький и одновременно комичный символ писательских усилий. История маленького человечка в аду собственного произведения. Удивительно. Данте автор умный и культурный, но он "на новенького". Ситуация писателя ещё необычная, опыта нет. И получается не глупость, а библейская наивность, первобытность фантазий, придающая поэме циклопическую мощь.
Первый литературные, а не исторические персонажи, которых Данте помещает в свой ад, это читатели - Франческа да Римини и Паоло Малатеста. Паоло был братом мужа Франчески. Они как-то вместе стали книгу читать, натурально, увлеклись. Муж вошёл и их убил. И они, значит, из книги в Ад попали (то есть из одной книги в другую). Франческа плачет:
Ещё лист не кончился, а уже в аду. В аду писательском. Их там аж два писателя поджидают: Данте и Вергилий. Схватили под белы рученьки и в книгу. На века. Это бесконечный тупик художественного произведения.
Мы видим Великого Художника, создающего первое великое произведение новой культуры. Он находится в состоянии ПОЛНОЙ СВОБОДЫ. Ему не мешает ничего. Его творение - грандиозный символ, как всегда символичен первый шаг или первая любовь. И что же он придумывает? Ад, где любовно размещает своих друзей и знакомых, который создаёт вокруг себя своей фантазией, и в эту фантазию, уходящую вглубь концентрическими кругами, нисходит. Великая комедия человеческой жизни и жизни человечества.
Данте детски радуется мучениям своего врага.
Писатель стоит в лодке - в тепле, в холе, а его врага сапогом чёрт в ледяную воду спихивает: "Пшёл, гнида". Приятно!
Всё это написано ещё и сочно, с гастрономическими подробностями. Данте - это шеф-повар на садомазохистской кухне. Так, тут чадит немного - прикрутим фитилёк. Здесь дровишек подбросим. Это в холодильник. А что у нас в этой кастрюльке творится?
Как все тщательно спланированные фантазии, Дантов Ад будет воссоздан. Сначало как компьютерная игра и физический "Аидленд", затем как схема для виртуального существования кибернетических слепков живых душ. Данте не только тщательнейшим образом планирует архитектуру преисподней, но и чувствует магическую силу планирования. Ад можно сделать при помощи слов. Не случайно казнь грешника он сравнивает с начертанием букв:
Потеряв тело, человек превратился в буквы (даже в цифры - латинские "I" и "O" это двоичный код компьютера), в вечно живой персонаж бессмертной Комедии. Это не натяжка, Данте так действительно думает. Он вечно живой автор, вмораживающий лица реальных людей в адский лёд, пинающий их ногами... и тем самым оживляющий в виде персонажей своего произведения. Спотыкаясь о затылки вмороженных в лёд грешников, Данте подозрительно всматривается в один из "булыжников" - уж не враг ли какой замаскировался? - и просит его назвать своё имя. Тот имя назвать Данте боится (в аду!), а поэт его соблазняет:
Писательская мечта - безнаказанно выдирать волосы у несчастного. Руки-то вморожены в лёд. Удобно!
И никакой рефлексии. Только один раз поэту окрашивает уши благородный стыд. Когда Вергилий делает замечание, что он общается с разной уголовной швалью. Два сытых советских писателя в тёплых энкеведистских тулупах идут по лагерю, собирают материал для "Огонька". Их шапки-ушанки мелькают то у штрафного барака, то у вышки с охранником, то у вольера с овчарками. Уже и название материала готово: "Всё во имя человека, всё на благо человека". ("Оставь надежду всяк сюда входящий" это только окончание длинной надписи над воротами в дантов ад. Выше говорится, что ад есть "творенье первой любви".)
Но вот непредвиденная задержка перед плачущим доходягой на задворках хозблока. Оборванное ничтожество, обнимая сапог товарища-писателя, пытается жаловаться на лагерную администрацию. Тут старший писатель, видимо уже лауреат сталинской премии, делает замечание младшему:
И Данте от справедливого укора вспыхивает, как маков цвет. В довершение картины есть в книге Данте и "самокритика". Автор с большим вкусом подобрал себе кокетливый пеньюарчик с рюшечками - "гордость", - и сделал в нём на пристойном карнавале чистилища несколько "па" и "книксенов". Оказывается у ядовитой ехидны, поместившей в ад всю Италию, есть и некоторые негативные качества. Например, она чистит зубы только раз в день.
И Данте не идиот. Идиот - человек. Сама ситуация идиотская: КОНЕЧНЫЙ РАЗУМ. Это что-то вроде одноногого страуса. Утёнок он хоть плавать может, пускай кругами. Вырастит - так и полетит с одной лапой. А вот страус на одной лапке... И смех, и грех.
Нет, "Божественная комедия" удивительно интересное и остроумное произведение. Действительно божественная КОМЕДИЯ. Её своеобразный горький юмор - единственно правильный тон при несоразмерном человеческому масштабу взгляде на мироздание. Это не авторский юмор, это комическое начало, вытекающее из самой сути замысла, подобно тому, как истоки комизма Свифта - в постоянном несоответствии точки зрения Гулливера окружающей его реальности. Творец-человек всегда дефектен. Он же сам "тварь Божия", так что его творчество неизбежно подражательно и вторично. Пародийно. Максимально правдоподобно он может создать только ад (с раем, как известно, у Данте ничего не получилось), и то оборачивающийся лишь саморазоблачением маленького ничтожного человечка. В величине этого саморазоблачения, его античной откровенности и прямодушии и заключается грандиозность Данте - первого, "первобытного" писателя.