Николай Александров
Николай Александров |
Слово не воробей, улетит - и все...
Писатель, чтобы быть писателем, должен писать. Вроде бы, тавтология. Действительно - как еще стать писателем?
Но вот писатель писал, писал, зарабатывал репутацию и статус, известность и признание, славу и почет. Заработал. А затем замолчал. Публика в недоумении. Спрашивает: «Ну, как он там? Пишет ли?» «Нет, - говорят, - молчит, как рыба об лед». Публика разводит руками и уходит, глубоко вздохнув.
Молчание писателя всех интригует. Если писатель известный – всем хочется продолжения, новых романов, новых слов. Молчание раздражает, вызывает недоумение и обиду. «Действительно, – говорят, - ты писатель или кто?» «Уже не писатель» - отвечают некоторые, вроде Джерома Дэвида Сэлинджера, захлопывают дверь и продолжают молчать, погрузившись в буддийскую медитацию.
Буддизм для писателя - вообще вещь опасная. Даже Лев Николаевич Толстой чуть от него не замолчал. Правда, затем понял, что не может молчать, и начал переписывать Писание.
Или взять того же Виктора Пелевина – молчит, не пишет и путешествует во Внутреннюю Монголию. А ведь, казалось бы, – и слава, и тиражи, и популярность, и звание молодежного писателя номер один, и чин интеллектуального писателя, по крайней мере, номер два. То есть после Сорокина. Нет, не пишет. Еще недавно думалось: цену себе набивает. Сейчас возникает подозрение: просто не может писать. Окончательно одолел буддийский соблазн.
Но если бы только он один. Скажем, был такой писатель Дмитрий Бакин. Тот от буддизма был далек. Написал несколько рассказов. Опубликовал в журнале, выпустил отдельным изданием, заслужил славу нового Платонова. На Бакина смотрели как на надежду русской словесности. Курицын о нем печатал статьи. Бакина перевели во Франции. И вышел он не где-нибудь, а в Галлимаре. А потом – пауза, которая тянется до сих пор. И нет писателя Бакина. Исчез.
Или, к примеру, Саша Соколов. Этот уж вообще классик. Но молчит в Канаде. На лыжах катается. А романов не пишет.
Про него, впрочем, известно, что сочиняет он медленно и медленное письмо – его принцип. В несколько лет – роман. Однако вот уже лет десять длится молчание, так что время от времени при упоминании фамилии классика, появление которого в литературе когда-то радостно приветствовал сам Владимир Владимирович Набоков, обязательно кто-нибудь спросит: «А жив ли Саша?» «Жив», - отвечают, но с некоторым сомнением в голосе.
И чем дольше длится молчание, тем труднее писателю вновь появиться на публике, потому что не с благодушной, а скорее со злорадной интонацией спрашивает читатель, беря в руки новое произведение: «Ну-с, что ты там написал?» Точнее - намолчал…
Редко кто из молчания возвращался с триумфом, возвращал себе былую славу, заново рождался писателем. Вот свежий пример.
В восьмом, только что вышедшем номере «Нового мира» опубликована новая проза Дмитрия Галковского. Проза преподносится как «сценарий фильма» и называется «Друг утят». Напомню, что Дмитрий Галковский написал роман «Бесконечный тупик». Публиковал его частями и фрагментами, спорил с издателями и доспорился до того, что заинтересованная аудитория начала сомневаться в существовании полного текста романа. Тем не менее роман вышел в издании самого Галковского. Уже без особого шума. А сам Галковский ушел в Интернет, где в основном занимался полемикой с оппонентами и критиками своего творчества. Тоже своего рода затворничество. И вот новый текст, то есть «Друг утят».
Удивляет он почти детским, подростковым соединением неумеренных амбиций и претензий с абсолютной беспомощностью и безмыслием. Безмыслие Галковский пытается компенсировать, так сказать, спецэффектами. Чего тут только нет. Идеологическое предисловие – куда заведут общество обилие информации, биороботы и компьютерные игры. Описание этого самого будущего земного устройства - с непременной картиной ядерной катастрофы, разумеется. Забавно, кстати, что, по Галковскому, люди будущего живут под землей. Метафора эта кажется обозначением мечтательного подполья самого автора. Далее следует Пролог в виде коротенького эпизода из жизни типичной представительницы человеческого рода XXII века. Бедняжка безуспешно пытается из своего комфортного подполья выбраться на вызженную радиацией земную поверхность, то есть выйти в реальную жизнь. Неудача ее так расстроила, что она успокаивает нервы просмотром фильма. Фильм и является основной частью сценария. За основной частью идет Эпилог.
Композиция, как видите, непроста. Сложности построения вполне соответствует нарочитая сложность фактуры. Наверное, даже лучше сказать - богатство. Галковский действует по принципу 'все, что есть в печи, все на стол мечи'. И мечет. Рекламные штампы, расхожие образы и картинки просмотренных блокбастеров, опыт «сидения в компьютере» (в играх в том числе), фикшн и нонфикшн, Толкиен и Владимир Меньшов, новые русские и Горбачев, хакеры и уголовники – все вынуто из творческой 'печи' и свалено в одну кучу.
В результате натюрморт получился душераздирающий. Грустно становится. Ведь, по большому счету, «Друг утят» - это история болезни, болезни компьютерного игрока. Или история о том, как опасно безвылазно сидеть в Интернете. Или…
И вправду, иногда лучше молчать, чем говорить. Особенно если долго молчал до этого. Или разговаривал сам с собой…