Однако, давайте к ситуации Оруэлла отнесёмся не по-оруэлловски же, а по-толстовски, широко. В конце концов, обоих авторов объединяет несомненный литературный дар, а сословные расхождения в мире идей вещь несущественная.

Почему автор «1984», отвечая на критику драматургии ШЕКСПИРА, опустился до «критики» нравственных качеств ТОЛСТОГО?

Ср.:

«Толстого доводило почти до сумасшествия поведение окружающих, которые донимали его как раз из-за его отречения. Как и Лир, Толстой не обладал смирением и плохо разбирался в людях. Несмотря на крестьянскую рубаху, временами он был склонен вновь становиться в позицию аристократа и тоже имел двух детей, в которых верил и которые, в конце концов, обратились против него, — хотя, конечно, не столь драматическим образом, как Регана и Гонерилья. С Лиром его роднило и преувеличенное отвращение к сексуальности».

И даже:

 «По натуре он был человеком властным и эгоистом. Уже совсем взрослым он мог в гневе ударить слугу, а позже, по словам его английского биографа Деррика Лиона, «часто испытывал желание по малейшему поводу дать пощечину тем, кто был с ним не согласен». Подобный характер не обязательно исправляется в результате религиозного обращения; мало того: иллюзия рождения заново иногда способствует еще более пышному расцвету врожденных пороков, хотя, может быть, в более утонченной форме. Толстой сумел отвергнуть физическое насилие и понять, что из этого следует, но терпимость и смирение ему не свойственны, и, даже не зная других его произведений, по одной этой статье можно понять, насколько он склонен к духовной агрессии».

Почему глубокий, оригинально мыслящий человек счёл возможным написать столь недостойную, поверхностную и тупую идеологическую отписку? И почему англичане до этого полвека отмалчивались?

Видимо дело в том, что Толстой писал вовсе не о Шекспире, а об АНГЛИЧАНАХ. И англичане (именно только они) это поняли.

Тут речь идёт о свинстве Толстого, и свинстве неимоверном. Старый секач англичан ДОСТАЛ. Всю жизнь они «великого русского писателя» тетёшкали, сделали ему мировую карьеру, а он, на склоне жизни и на вершине славы, спокойно принял у себя в имении высокого английского гостя, поговорил о погоде, о политике, о видах на урожай, а потом отчётливо и просто сказал: «НАДОЕЛ. ПОШЁЛ ВОН». У англичанина затряслись руки, задрожали губы. Сколько Льва Николаевича нянчили, сколько вбабахали денег в раскрутку, и как, вроде бы, аккуратно он отыгрывал периферийного «рабиндраната тагора», изрекающего банальности вперемешку с полезными покупками для дураков: распустить армию, затопить флот, собрать и отдать все вещи англичанам. Одна эпопея с духоборами чего стоит! А критика Толстым своего сословия?! А недостойная, грязная травля царя?! Уж такой-то будет принимать Хозяина по высшему разряду, в семь звёздочек.

И вот - НИЧЕГО ПОДОБНОГО. Ковыряя спичкой в зубах после сытного «вегетарианского» ужина (жирная уха, поросёнок на вертеле, жареный гусь, фаршированный гречневой кашей с печенью) их светлость граф Лев Николаевич Толстой переходит с идеального французского на весьма сносный английский:

- Видите ли, сэр. То, что вы там на своём «туманном Альбионе» бездарности, плагиаторы и парвеню - это всё ладно. В конце концов, что такое литература и кому это, вообще, надо? Я о другом. Дело в том, что ШЕКСПИР ПОДЛЕЦ, и, ставя подлеца как национальный эталон, англичане перед всем миром разоблачают себя как нацию подлецов. Вот что гадко.

Так Лев Толстой дал своим хозяевам УРОК. Урок русского хамства и свинства. Или, если посмотреть под другим углом зрения, – показал, пускай в грубой и издевательской форме, что русские не такой народ, чтобы их держать за карточных болванов и вытирать об них ноги. Они сами об кого хочешь вытрут сапоги. В любой момент. И если бы на месте самодовольных англичан в конце XIX века был более гибкий и культурный француз, или более знающий русских немец, он бы с самого начала понял нелепость затеянного Лондоном предприятия. Достаточно было посмотреть в глаза Льву Николаевичу – в эти пронзительные, маленькие, злые, глубоко посаженные глаза огромного кабана. Который вовсе не «свинья, которую надо заколоть» (слова Черчилля о Германии), а дикий, совершенно некультурный, но именно поэтому сильный и независимый вепрь.

Ведь было бы слишком примитивно считать, что Толстой просто взял да и обругал англичан, пускай с неотразимой аргументацией. Не-ет, он выбрал место и способ наиболее уязвимый для островного народа: занялся непрошибаемой лицемерной демагогией. Это типично английское оружие. Тип рафинированного английского демагога талантливо показан в образе директора тюрьмы в голливудском «Побеге из Шоушенка». Бесстрастный, смиренный голос, простая одежда, вегетарианство, чуть ли не чётки. Христианская риторика даже не на уровне дословных цитат на все случаи жизни, а на уровне телефонного справочника: «евангелие от Матфея, стих такой-то», «евангелие от Марка, стих такой-то».

Это РУССКИЙ с англичанами так заговорил:

«Вступающий в жизнь  молодой  человек, усвоив то безнравственное  миросозерцание,  которое проникает  все  произведения  Шекспира,  теряет  способность  различения доброго от злого. И ложь возвеличения ничтожного, не  художественного  и  не только не нравственного, но  прямо  безнравственного  писателя  делает  свое губительное дело».

Англичанин, наглый демагог, всему миру тычущий своим непрошибаемым и абсолютным лицемерием, здесь попадает в положение палача, которого тащат за шиворот к виселице:

- Мама! Мамочка!!! Меня нельзя! Это ошибка!!!

- Можно, дорогой. И нужно.

Поистине есть издевательство, есть наглое издевательство и есть выступление Толстого против Шекспира. Это ПРЕДЕЛ. Так что неудивительно, что англичан переклинило от предсмертного «подарка» Толстого на сто лет вперёд.