Пока дошел, стемнело. В тростнике закрякали, с шумом поднялись  утки.

Но я их не видел и стрелять не мог.

"Ладно, - подумал я. - Дождусь утра. Майская ночь совсем короткая.  А до света они, может, вернутся".

Я выбрал место, где тростник расступался и  открывал  полянку  чистой воды. Сделал себе шалашик в кустах и забрался в него.

Сперва  сидеть  было  хорошо.  Безлунное  небо  слабо  сияло,  звезды поблескивали сквозь ветви. И пел-шептал свою  приглушенную,  несмолкаемую, как ручеек, песню козодой-полуночник.

Но набежал ветерок. Звезды исчезли, козодой умолк.  Сразу  посвежело, посыпал мелкий дождик. За шиворот мне потекли  холодные  струйки,  сидеть стало холодно и неуютно. И уток не слышно было.

Наконец  запела  зарянка. Её чирикающая   переливчатая   песенка задумчиво-грустно звучит вечерами. А под  утро  кажется  радостной,  почти веселой. Но мне она не обещала ничего хорошего. Я проголодался, продрог  и знал, что теперь утки не прилетят. Не уходил уж из упрямства.

Дождик перестал. Начало прибывать свету. Пел уже целый птичий хор.

Вдруг вижу: в траве, в заводинке движутся две птичьи головки. Вот они, утки! Как незаметно сели...

Я стал прилаживать ружье, чтобы удобно было стрелять, когда  выплывут на чистое.

Выплыли.

Смотрю: острые носики, от самых щек на прямые  шеи  спускается  пышный воротник. Да совсем и не утки: ПОГНАНКИ! Вот уж не по душе охотникам эти птицы!

Не то чтобы мясо их на самом деле было поганое, вредное для здоровья.

Оно просто невкусное. Одним словом, поганки - не дичь.

А живут там же, где утки, и тоже водоплавающие;. Охотник обманется и с досады хлопнет птицу. Застрелит и бросит.

Так грибник, приняв в траве рыжую головку  какой-нибудь  сыроежки  за красный гриб, со злости пнет ее ногой и раздавит.

Разозлился и я: стоило целую ночь мерзнуть! Подождите же!

А они плывут  рядом,  плечо  к  плечу.  Точь-в-точь  -  солдатики.  И воротники распушили.

Вдруг - раз! - как по команде "разом-кнись!" - одна  направо,  другая налево. Расплылись.

Не тратить же на них два заряда!

Расплылись немного, повернулись лицами друг к дружке и кланяются. Как в танце.

Интересно посмотреть!

Сплылись - и нос к носику: целуются.

Потом шеи выпрямили, головы назад откинули и  рты  приоткрыли:  будто торжественные речи произносят.

Мне смешно: птицы ведь, какие они речи держать могут?

Но вместо речей они быстро опустили головы, сунули носы  в  воду  и разом ушли под воду. Даже и не булькнуло.

Такая досада: посмотреть бы еще на их игры!

Стал собираться уходить.

Вдруг смотрю: одна, потом другая выскакивают из воды. Стали на  воду, как на паркет, во весь свой длинненький рост, - ножки у них совсем  сзади.

Грудь выпятили, воротники медью на солнце зажглись, - до чего красиво: так и полыхают!

А в клюве у каждой  -  платочек  зеленой  тины:  со  дна  достали. И протягивают друг дружке подарок. Примите,  дескать,  от  чистого  сердца ради вашей красоты и прекрасного майского утра!

Сам-то я тут только и заметил, как хорошо утро. Вода блещет. Солнышко поднялось над лесом и так ласково припекает. Золотые от его света комарики толкутся в воздухе. На ветвях молодые  листочки  раскрывают  свои  зелёные ладошки. Чудесно кругом.

Они скрылись, а радость со мной осталась. Та радость, которую они мне дали. Теперь ни за что я этих  птиц  стрелять  не  буду.  И  поганками  их называть не буду. Ведь у них есть и  другое  имя,  настоящее:  нырец  или чёмга.

Очень они полюбились мне в то утро.